Я перенес тот пост ради продолжения, чтобы было, на что сослаться.

Итак, я продолжил смотреть. И мне по-прежнему нравится. Я полностью откинул в сторону историю реальной группы. Она интересна, безусловно. Но не насрать ли на нее? Что такое группа? Это рабочий коллектив. И что у нас наблюдается в рабочих коллективах? Деньги. Деньги. Карьера. Деньги. Блага. И только потом какие-то там творческие потуги или научные открытия. Без дненег и потехи эго никому это творчество не всралось. За любым экспериментом или нежеланием эксперимента стоит банальное: «Что сделать, чтобы сохранить/преумножить славу, следовательно, доход?». Но если задать вопрос в интервью, то будет потрясание башкой, как у индюка и такое: «Бррррр… пррррр… музыка-музыка-творчество-анархия-панкихой-музыка-музыка-музыка». 

АРИЯ! АРИЯ! АРИЯ! (и рубаху на себе рвануть) Ах, да… Ария это совершенно другой коллектив.

Поэтому уходим в сторону от денег и авторских прав.

Удивительное строение сериала. Сначала как будто все идет излишне подробно, как будто мне, зрителю, как малому ребенку хотят впихнуть наиболее приятную часть пути группы. Пока все было хорошо, все разжевывали и клали в рот. А потом как будто включилось космическое ускорение времени, первой жены Князя как будто не было никогда. Совершенно не освещен конфликт, сольники (у Князя еще нет КняZZя, есть только соло, а Горшка тащит «помочь» своему кумиру молодости). Кто-то совершенно не захотел рассказать этот период жизни музыкантов. Это похоже на память конкретного человека: здесь помню, здесь не помню, вот тут прям как вчера все вижу, а здесь… я не помню, что было, не хочу вспоминать, НИЧЕГО НЕ БЫЛО, или еще хуже — взять и заместить одни воспоминания другими. Князь показан как человек, который как будто «наказан» машиной чужой славы. И когда смотришь — понимаешь, что бросаться на каменную стену ему действительно нет никакого смысла и с ветряной мельницей тоже победителем не выйти. НО. Я не помню оглушительного провала Князя. Он пошел своей дорогой. Довольно спокойной. Но он и в чартовы дюжины врывался, и продавался, и марку держал. Нельзя сказать, что он высрал кучу шлака. Я всегда знал, что он существует, и часть песен для меня стали тоже «хитами». Например, «Письмо из Трансильвании» и «Кандалы», «Адель». На мой взгляд единственное, с чем мог столкнуться Князь это с маховиком времени — его аудитория, так же как аудитория КиШа, выросла, и потеряла впринципе интерес к любой музыке, изменилось за окном время, и на сцену к новой молодежи того времени вышли рэперы, те же Гуф, Баста, все возможные Тимати. Здесь достаточно пяти-десяти лет и все. Ты не в моде, не в фаворе, а из старья одни уебаны и говнари. Время прошло. Поздно, Андрей...

Тема с Бригадным подрядом (вернее с одним из его основателей) тоже опущена. Для меня непонятно — почему. Ведь это такой шанс показать некую человечную сущность Горшка. Желание помочь. Желание отдать долг тому, кто сыгнал огромную роль в его становлении, как личности? Пусть все и закончилось примерно ничем, но… Покажите Горшка НЕсказочника. Каков он, когда соловьи у пивного киоска? Как он может сочувствовать человеку, который практически не может говорить, который болен. И как это, когда несмотря на твои усилия, человек уходит? Как ты сам это перенсешь? Когда чужая смерть напоминает тебе твою собственную смертность? И как это, когда тебе показывают изменчивость славы? Хопс и ты беспомощный калека. Хопс… и вот упал я в лужу, я никому не нужен.

«Нутро мое шептало — тут дело нечисто»...

А что у нас в Сказке? А в Скзаке у нас Принцесса и Колдун. Вот смотню я на Принцессу и понимаю, что подобная Принцесса из души три души вытащит. Она не заколдованная. Она страшнее Колдуна. 

И в Сказке герои побеждают Зло. В Сказке происходит то, что не смогло произойти в реальности: дружба и любовь побеждают все. Хоть плачь. Я сам, человек холодный и практичный, всегда отступал перед идеей всепобеждающей любви и принимал только ту версию «Лебединого Озера», где Любовь оказывает верх над Злым Гением, а не где «короче все умерли». 

Но, как житель Сказочной страны, умеющий бродить между мирами (у меня в одном из сортиров есть тайный ход в коридоры магии), знаю, что не все, что возможно в одном мире, возможно в другом. Часть образов так и останется навечно как мушки в янтаре, застывшими в моих мирах. 

Далеко не у всех людей в жизни встречались друзья. Как кого не послушаешь — сплошное нытье про то, что «я никому не нужен, у меня нет друзей, я никому не нужен, не верю, не нужен, не верю, все по отношению ко мне плохие». Но все же где-то позади, в босоногом детстве, есть образ друга (если речь не идет о ком-то отбитом напрочь). Просто он остался там, в прошлом. И откуда-то из едва различимого далека машет тебе рукой. На него можно обижаться, а можно запомнить чем-то очень светлым и приятным. Это то, что ты выпустишь, когда тебя окружит толпа страхов, боли, сомнений и комплексов (привет, дементоры). Это уже не человек из плоти и крови, а какой-то образ, сгусток тепла и света. 

И есть совсем другой человек. Это не бывшая девушка, не бывший муж, не бывшая девушка, парень, любовь всей жизни. На тебя смотрит в упор твой Друг, твой Лучший Друг, а глаза у него холодные и пустые. И это не магия, они холодные и пустые только по отношению к тебе. Где-то есть другие люди, и теперь с ними он самый лучший, интересный, близкий и надежный. 

Как это… «Между нами выросла стена и это полностью твоя вина! Между нами выросли мосты, и это все, чего добился ты!»

Или магия? Та самая из «Чародеев»:

— Это когда вас превращают в какой-нибудь предмет. Скажем, в бревно или в козла.

— Что?

— Это в любом руководстве прочесть можно. Это никому не интересно. К этому сейчас редко прибегают. А вот если тебе обличье оставят, а весну и все такое прочее из сердца вынут, а зиму лютую туда поместят, вот это и есть настоящее колдовство. Человек тогда другим становится...

И когда я смотрел ссору Князя и Горшка… так муж и жена не срутся, как они срались. И наверное в этом есть доля шутки. Потому что знают друг друга они на много дольше и возможно лучше, чем все вместе взятые жены. И отчасти от «второй половины» ты ожидаешь кунштюка, а от Друга нет. Не по пасански как-то. А вот выкуси. А вот с подвывертом. А я тебя так знаю хорошо, что я знаю, куда бить. Где ковырять. И я еще соли притащу посыпать сверху. Заживет лучше, друг, сыпь. 

Понять подобный конфиликт хотя бы приблизительно, наверное, может только тот, кто терял друзей, именно близких, а не приятелей для кафе. Причем все можно понять, если друга забрала Смерть (тут ничего не попишешь, еще увидитесь, чо). А если не смерть? А если «пути разошлись»? И дай бог, если хватит ума всать у придорожного камня и договориться: «Я пойду на право, ты на лево, даст бог встретимся». А если нет? А если все накопившееся польется? А если спичку поднести? Развести в стороны может что угодно: творчество, алкоголь, политические заявления, религия, семья, что угодно, фантазии не хватит, что это может быть. «Боль терзает, затуманен взгляд». И что здесь делать? Брать тайм-аут. Разбегаться по углам ринга и глубоко дышать. Не отравлять, не добивать, вовремя уйти. 

Когда ты бросаешь перчатку в лицо врагу, ты волнуешься. Но ты ощущаешь свою правоту на 200%. А когда ты стягиваешь перчатку с кисти, чтобы бросить в лицо… близкому? Ты вообще как будешь выговаривать слова обвинения? Смотря в угол? С кашей во рту? Или глаза в глаза. Последнее возможно более чем. Если по твоим венам побежал яд. Ненависть обезболивает. на время. 

Это уже рассуждения не совсем о сериале. Это уже некое отступление. 

А вообще это так смешно: Колдун предлагает Князю продать душу… вай нот? но вот только чью? сразу вопрос.

На счет спецэффектов… все правильно. Они и должны быть максимально примитивны. Это же некий мир, созданный воображением главных героев. А значит, там не современные эффекты, а некое подобие тех компьютерных игр и фентезюшных фильмов. Это не современный вылизанный нетфликс. Это «простой советский...», пардон «старый добрый» мир из детских сказок. 

Продолжаем смотреть. Не долго осталось. 

Это еще один сериал, который я изначально планировал НЕ смотреть. Но Граф попросил, а я не смог отказать. Кто ж Графу откажет?

Что такое для меня КиШ? Это юность. Не детство, а именно юность. Первый раз я услышал их песни будучи в гостях на засранной хате, и друг от щедрот своих протянул мне кассету. Настоящую, с яркой картинкой-вкладышем. С этим другом мы были довольно дружны (с другом дружны, ага, мой слог — песня), и подаренная кассета приятно грела сердце. Мне все понравилось: музыка, тексты, похожие на хроменькие баллады и самое главное — ощущение, что мы с этим другом сбежали в Сказку. Когда я слушаю музыку, я нахожусь на своей планете, в своих собственных мирах, в своих ассоциациях и вижу свои «мультики». Как большинство людей.

По этой причине я всегда старался «пропустить мимо ушей» информацию об исполнителях, оберегая тем самым хрупкую конструкцию из чего-то красивого, похожего на хрусталь, спасительного для моей души.

Я не люблю читать про звезд. В том числе рок. Я не хочу знать: кто на ком женат, кто к кому ушел, как кто делил деньги, как кто кому перец в трусы насыпал. Я не хочу слушать высказывания исполнителей о воспитании детей, боге, политике, отношениях и т.д. Заткни свой поганый рот и пой — часто хочется сказать именно так.

Но так или иначе, КиШ — мои современники. Это не привет из 18 века, это здесь и сейчас — хоть протяни руку и потрогай. И естественно все это безобразие происходило можно сказать на моих глазах. И я не могу сказать, что я не знал, не видел, не слышал и ни разу не разочаровывался. Хотя тут важно отметить — я предусмотрительно не очаровывался. Хотя признаю их талант. Признаю, что у них не было конкурентов, они очень четко заняли свободную нишу. Вы сейчас можете назвать им конкурентов? Я нет. Подражателей (пффф) могу назвать, это даже немного стыдно. А конкурентов нет.

Я всегда разделял: актер и роль, певец и образ на сцене, поэт и человек. Люди так устроены, что один и тот же человек может рисовать божественные картины, быть гениальным архитектором, сыграть Христа, так что все уверуют, написать музыку, в которой навечно будет заключен ветер, и… трахать детей или насикать с балкона на родную мамашу. Одна его часть создает, а вторая в блевотне валяется и гадит всем вокруг, как силенок хватает. Так вот… мне нужна его та, продуктивная часть, а в блевотне я и сам валяться умею.

Я бы не стал наглаживать и нахваливать КиШа, если бы не одна песня. «Воспоминание о былой любви», именно эта музыка (и со словами, и без) заняла свое почетное место на полке в моем мозгу, если вдруг мне понадобится пересказать всего себя одной песней, я выберу не Вагнера и не Чайковского, я включу именно ее. Я никогда не видел в ней любви (вот она музыка, чтобы ни было в текстах, что бы ни было в названии — каждый услышит то, что услышит), это тоска, но это красивая тоска, не губительная для самого героя, возможно она губительна для других, но сам герой (то есть я) чувствует себя в этой тоске, как рыба в воде, а еще именно эта песня является воротами в мой мир, если вдруг я решу пустить кого-то чуть дальше порога — ему придется пройти по некому коридору до двери (и возможно остаться в этом коридоре), если что — за дверью не пафосный мир тоски и печали, пожалуй там есть все.

Но не суть.

К сериалу. Сериал построен интересно: он как будто разделен на две части. Одна — это биография фронтменов, это история создания и развития группы. Подобные истории можно снимать про любую группу, и рок, и поп, и что угодно. Отчасти они все будут похожи. И по этой причине интересны, да не очень. Если только лютым фанатам. Тут еще изящно приплетается, что Князев является одним из сценаристов и продюсеров.

А вторая часть — это мир песен, сказочный мир, где существуют колдуны, короли, феи, оборотни и упыри. И естественно там ходят бродят и главные герои — Князь и Горшок, встречая на своем пути людей из реальной жизни, но получивших в сказочной реальности свое законное место. Например — Король это отец Горшка, а повелительница мух — первая супружница. Кто делал подобные переносы — сейчас сказал «угу».

Честно — мне довольно интересно смотреть. Обе части. Сказочная мне ближе и милее. Я как будто вижу длинный качественный клип на знакомые песни.

Часть про реальный мир тоже неплоха. Не биографией (срать я на нее хотел). А тем, как можно при жизни себя подать в кино. Как можно с помощью великой силы кино воссоздавать то, что вот было было и не стало. И если ты ставишь музыку, то ты можешь подавать ближайшую минувшую историю именно так, как хочешь ты. Интересно, как можно довести все до абсурда. Как говорится — все послушали Киша и сразу уверовали: бабы беременные, мужики трезвые, все свои жизни пересмотрели, все зафанатели, все прониклись. «Ветеринар улыбается, корова улыбается». Музыка на века. Ну-ну, друзья-приятели.

А женщины? Вот вам Блудница и Фея с настоящей паутиной, а вот вам Мадонна и чистый ангел. Одна как будто топит в трясине, другая что мать родная на руках выносит.

Князь — просто мальчик-конфетка. Просто лучший из лучших друзей. Посмотришь — себе такого захочешь.

Еще отдельный персонаж это Шут, можно сказать, черт на левом плече Горшка. Личность совершенно самостоятельная. Личность гадливая и подлая. Меня она пугает. Это хорошая игра актера, продуманный грим. И действительно то, что можно увидеть в качестве галлюцинации. Это из тех миров тварь. Шут это нечто разрушительное, подталкивающее к краю. Разумеется — это часть самого Горшка, порождение именно его мозга.

Здесь стоит отметить, что я считаю наркотики абсолютным злом, которому нет оправданий. Я не делю наркотики на легкие и тяжелые. Потому что легкие — это просто трамплин, ступенька для тяжелых. И не надо ля-ля-ля и ой-ой-это-все-ерунда. Не ерунда. Это дорога исключительно в один конец. Без надежды, без света и без… Без шанса. И не надо историй про «один раз можно», «я знаю случаи выздоровления», «человек может все». Может. Нахуй он пойти может. И истории про расширение сознания тоже можно в жопу засунуть и до щелчка провернуть, авось расширитель сработает. Все, что туманит разум, что убивает мозг — все идет нахуй.

И не должно быть никакой романтизации, не должно быть иллюзий. И цензуры не должно быть. Ты должен знать в лицо врага. И знать очень четко, что с тобой будет, кем бы ты ни был до.

И все эти образы бунтарей, таких всех из себя нестяжателей, правильных ребят с великими моральными принципами ломаются о тоненькую иголочку. Вот ты был, а вот тебя не стало. Осталось гхм… оно самое.

А вообще очень хорошо сделали галлюцинации. Вот прям кто снимал, понимает в этом деле.

Но если бы у меня была возможность, я бы хотел полноценный, настоящий сериал по сказочной части. Без безобразия снаружи. Мне вообще все нравится: как подобрали актеров (правда похожи, хотя смотреть на актеров, изображающих КиШ, это отдельная дичь), как сделали грим, как спокойно поданы 90 и начало нулевых.

Сериал я рекомендую. Хотя бы как привет своей юности. И новую волну популярности того, что вроде как осталось в прошлом.

Я бы не стал радоваться раньше времени. Но. Прогресс.

Я не зря в первую очередь постил все сюда, а только потом на майндвелл.

П.С. Я удалял людей не из великих обид и т.д., а потому что у меня такой период, что жажда публичности соседствует с жаждой приватности. И дневник на МП все еще как будто законсервирован. Я не теряю надежды, что МП оживет, потому что другой ресурс (и это не МВ) другим ресурсом, а здесь все мои записи с точными датами, а не просто наваленный ком.

Я дал опрометчивое обещание и совершенно не подумал о лошадях. Грузные каурые жеребцы представляли собой печальное зрелище. Утром я сам зашёл проведать Белку и, только увидев соловую аристократку в один ряд с ее новыми соседями, осознал, на сколько мой гость был невнимателен к животным. У одной из лошадей отсутствовала подкова, но несмотря на это, ее явно неоднократно впрягали в упряжку. В юности я встречал человека, умевшего говорить с лошадьми на их языке. От чего-то я улыбнулся этому воспоминанию, и подумал, что обязательно пошлю за кузнецом. Правда прежде стоило хорошенько заняться увечным копытом: срезать уродливый нарост и отшлифовать рашпилем. К сожалению я увлекся утренней гимнастикой и совсем забыл о своих намерениях. 

-Виталио, ваши лошади не годятся. Я распоряжусь послать за кузнецом. И мой...- я немного замялся, подбирая подходящее благозвучное слово, — паж позаботится о той, что припадает на заднюю левую. 

-А ваши лошади? — острый нос оруженосца дернулся как у любопытной лисы. 

Напрасно я старался вспомнить второго на столько же наглого человека. На моем пути не раз встречались люди, чье дворянство казалось злой насмешкой Создателя, но даже они сперва нанимали убийц, а не лезли напролом в мою конюшню. 

-Виталио, у меня всего одна лошадь. Белка. 

-И что же?

На нездоровом лице оруженосца неожиданно выступил румянец. Он нервно переступил с ноги на ногу и, явно не задумываясь, что делает, вытер ладони о камзол. 

-Неужели вы допускаете прогулку на одной лошади? Одному из нас придется идти у стремени. Вы явно не проспеете за моей кобылицей, значит, бежать придется мне. Не вести же Белку под уздцы, вы не дама, а я...

— А вы немолоды. 

Оруженосец закончил фразу за меня. Это было удивительно: я стоял перед взрослым мужчиной вдвое младше себя. Он вполне мог быть моим сыном, будь я другим в его возрасте. Никто не посмел бы осудить мой отказ от службы. Я бы вернулся в провинцию ждать своей дальнейшей участи и позволил связать себя династическим браком. Молодая женщина, что вошла бы в этот дом женой, никогда бы не полюбила меня. Все знатные девицы грезили двором. Дурнушка из вассального дома и та бы проплакала три ночи, узнав, на что обрекла ее родительская воля. Я не был чудовищем, но примитивный сюжет детской сказки безжалостно разбивался о серые стены замка. Неотёсанный потомок языческого истукана, сам похожий на каменную статую, не стоил чистой любви. 

-Сударь, я не могу предложить вам место рядом с собой. Мне выпадало подобное несчастье. Поверьте, это неудобно.

-Вы обещали. 

Я в которой раз за это утро развел руками. 

-Пешие прогулки полезны для здоровья. Снег недавно таял и в лесу нет высоких сугробов. 

Виталио бросил недоверчивый взгляд в сторону черных елей, возвышающихся над западной, самой низкой, стеной. В этом молодом человеке сплелись все известные мне пороки: от лени и жадности до трусости. Однако я с необъяснимым для себя самого упорством не оставлял надежды обнаружить в нем иные качества. 

-Ну, да. Уроки, — юноша кивнул так, как будто подтверждал чьи-то чужие слова, — Вы же лучший в этом. 

Теперь утвердительно кивнул я. Разговор начинал меня раздражать, к тому же Виталио был равнодушен не только к виду моего замка, но и к водным процедурам. От оруженосца скверно пахло. 

-И вы говорили, что можете помочь мне. 

Подобная наглость выглядела уже чем-то забавным. Нарастающее раздражение быстро сменилось веселой злостью. Я не помнил у себя проявления этого чувства ранее. Захотелось разбить самомнение человека, вообразившего, будто бы я ему что-то должен. В юности мне успели неплохо поставить руку. Я был сильнее большинства тех, кого встречал на пути, и отбить у мальчишки желание касаться шпаги было бы не сложно. Что стоило загнать его в угол, унизить, а, возможно, и легко ранить? Я сразу же почувствовал удивительную лёгкость в ногах и расправил плечи. 

-Сударь, — голос принадлежал не мне, а другому,  оставшемуся в прошлом, человеку, — помочь себе сможете лишь вы сами. 

Я должен был подойти к каменным ступеням, ведущим на летнюю террасу и поднять оставленую шпагу. Безусловно это был бы театр без зрителей с всего одним актером, но кто-то невидимый положил мне на плечо ладонь. 

«Не становись им. Прошлое  давно мертво.»

Я едва заметно мотнул головой, скорее чтобы вернуться в реальность нежели выразить несогласие. 

Оруженосец удивлённо моргал, наблюдая за изменениями в моем лице. Некто посторонний покинул разделяющее нас пространство и молодой человек вновь видел перед собой уже знакомого хозяина замка. 

-Хорошо, Виталио, я помогу вам. Полагаю, что вместе с началом службы вы попрощались и со шпагой, и с танцами. Чудес не бывает, юноша. Вы едва дышите. Вы можете пробежать до колодца и обратно?

-А при чем здесь танцы? — оруженосец сморщил острый нос, в его взгляде легко угадывалось недоверие. 

-Собствнно ни при чем, но ноги… И я слышу, что вы задыхаетесь, стоя на месте. 

-Зачем мне бежать?

Я улыбнулся и пожал плечами. Утро выдалось морозным, но я стоял во дворе только в лёгкой рубашке и шерстяных штанах, тогда как Виталио зябко кутался в дорогой, но бесполезный на севере, плащ. 

-Я не хочу снова стать убийцей. 

-Убийцей? — глаза оруженосца испуганно округлились, — разве победа на дуэли это убийство?

-Я никогда не побеждал на дуэли. 

-Но как же...- молодой человек указал пальцем на окна Северной спальни. 

-Ваш монсеньор наврал вам. Ни из одного поединка я не вышел победителем. Удивительно, как может искажаться история. 

Оруженосец выглядел разочарованным, весь незначительный интерес к моей персоне, что ещё присутствовал, улетучивался как эфирные пары. Первый фехтовальщик севера без боя отказывался от своей славы, обличал сам себя и от чего-то не стремился взяться за оружие. 

-Хотите я пробегу с вами? А то становится прохладно. Если вы вернётесь первым, я обещаю вам верховую прогулку до обеда. После я бы не советовал покидать крепостные стены. 

Я не допускал мысли, что способен уступить этому доходяге, несмотря на боли в правом колене. 

-А как же шпага?

-Шпага? Оружие. Опасное в своей бесполезности при слабых руках и деревянных ногах. 

Виталио только сильнее вцепился посиневшими от холода пальцами в тонкую ткань плаща. Он ожидал других слов в сочетании тайным знанием, способным в одночасье передать ему мастерство. Разочарование следовало за разочарованием. 

-И вы что… никуда не тыкните?

Настала моя очередь удивлённо распахнуть глаза. 

-Простите?

-Ну, возьмите чучело из соломы. Или как вы это обычно делаете. И тыкните его хоть куда-нибудь, чтобы было понятно.

-Вы здоровы, Виталио?

Оруженосец смерил меня совершенно пустым взглядом и молча кивнул. 

Я ни на секунду не испытывал глупых иллюзий касательно этого молодого человека. Мы никогда не смогли бы стать дружны. Временами мне не хватало дружеского плеча, весёлых шуток и беззаботной лёгкости. Создателю было угодно сделать Колина моим слугой, а дружба с простым солдатом казалась мне невозможной. Я  не решался написать друзьям юности, уговаривая себя, что боюсь получить известие об их смерти. На самом же деле я боялся угадать в строках ответов брезгливость и презрение. «Вы не стоите и капли жалости. Вам все слишком легко досталось. Я вначале не мог поверить, вы и такая мерзость… Как вы могли? Впрочем вы шли к этому уверенно. С трудом представляю наказание, которого вы достойны. Разве только полное забвение. Вас никогда не было. Ни совести, ни морали, ни чувства стыда...»

-Так вы побежите или нет?

Я моргнул. Оруженосец тяжело дышал, сероватое прежде лицо стало ярко-красным, а из его рта вырывался пар. Выходит он успел не только добежать до колодца, но и вернуться, пока я падал в пропасть своих сомнений и страхов. 

-Прогулка, — сбивчиво выдохнул оруженосец, -  Вы обещали прогулку. И не побежали сами. 

-Милорд отъехал до восхода, — голос Виталио показался лишенным всякой интонации, теперь темные маслянистые глаза смотрели как будто сквозь меня. 

Сказанное опуженосцем не сразу отпечаталось в сознании, и я продолжал приветливо улыбаться. Впрочем улыбка довольно быстро сползла с моих губ.

-Что это значит? 

Юноша только развел руками и попробовал изобразить на лице мое недавнее благодушие. Хорошо, что ему не пришло в голову перенять усмешку: пройдя такой длинный путь от подражателя к подражателю, она явно не была бы похожа на оригинал. Добрая же улыбка, как мне казалось, могла скрасить любое, даже самое непривлекательное, лицо. 

-Милорд оседлал лошадь и уехал. Он сказал, что вы предупреждены. 

Напрасно я пытался соткать невидимые глазу чары, и превратиться с помощью пронзительного взгляда, усмешки и лёгкой развязанности движений в кого-то другого. Пара фраз из уст оруженосца развеяли этот морок как лёгкий туман. Я стоял во дворе собственного замка с приоткрытым ртом и с тупым непониманием разглядывал окна Северной спальни. 

-Ваш монсеньор, юноша, не посвятил меня в планы. По правде говоря, я не удивился его отсутствию за завтраком. Старики и дети много спят. 

Виталио вновь развел руками и тихо хмыкнул. Ставни Северной спальни оставались захлопнутыми: выходило, что мой гость и правда выехал до рассвета. Сам я старался не путешествовать в одиночестве, хотя неплохо знал окрестности замка, в дне езды уж точно. Разбой на дорогах встречался не часто. Когда я вернулся в свою провинцию пятнадцать лет назад, первое, чем я занялся — мародерами, фанатиками и людьми удачи. Мне нравилось думать, что спокойствие этих земель обеспечила твердая рука хозяина. Мысли о неприглядности нищего герцогства даже для грабителей я упрямо отвергал. Быть может, моего гостя ожидала оставленная на постоялом дворе охрана. Или же он полагался исключительно на свое имя и Создателя. В юности, пожалуй, я мог провернуть нечто подобное. Теперь же у меня были все основания не доверять Создателю и на время пребывания вне пределов герцогства брать чужое имя. Благо у моей схожести с фамильными портретами было преимущество: ни один из моих предков не обладал особыми приметами навроде сапфировых глаз или рыжих волос. Русоволосый мужчина в простом пыльном платье не вызывал ни малейшего интереса ни горожан, ни крестьян. Новые дворянчики и вовсе не замечали молчаливого путешественника. Правда Белка доставляла не мало хлопот, второй такой кобылицы в округе не было. Колин говорил про нее «смирная», вот только Белка не походила ничем на северных лошадей-тяжеловесов. Мне был совершенно безразличен фасон шляпы или воротник рубашки, столичная мода обходила провинцию стороной, однако, я всегда находил деньги на лошадей. «Барская блажь» стоила годового дохода, но я платил не только за красоту и легкость, я покупал друга и отдавал долг своим воспоминаниям. 

-Милорд велел мне взять у вас уроки.

Голос Виталио вернул меня из мира грез, в который я так любил сбегать. 

-Уроки? Разве не ваш монсеньор должен вас учить? Это его прямая обязанность. 

Я хотел поскорее скрыться от маленьких черных глазок. В конце концов я ничего ему не должен. У этого молодого человека был умудренный сединами сеньор, лишенный дурных привычек, к примеру — беспробудного пьянства, а следовательно его служба представлялась мне не безнадежной. К тому же зачем ему шпага? Подобные молодые люди не бросаются на войну и не дерутся на дуэлях. Представить его, кидающим перчатку в лицо врага, было невозможно. И уж тем более невозможно было представить его тощую одинокую фигуру, встающей против толпы. 

Утро я привычно начал с тренировки. Боль заставляла двигаться осторожно, перенося большую часть нагрузки на здоровую левую ногу. Корсет надёжно держал спину, позволяя совершенно забыть о ноящей пояснице. Падение с лошади и сломанные много лет назад ребра однажды привели к тому, что мне не хватило сил подтянуться на руках и перебросить тело через неровную кладку полуразрушенной стены. Тогда я был уверен, что свернул при падении шею, а рухнувшие сверху камни перебили не только ноги, но и позвоночник. Как ни крути, смерть не являлась позором. Я с радостью сбежал бы, укрывшись от бед и печалей под покровом вечного сна, вот только боль в мышцах рассудила иначе и вернула беглеца к жизни. 

Дубовые пни исправно служили мяснику ровно до той поры, пока я собственноручно не откатил их во двор и не выстроил на разной высоте неким подобием трехступечатой лестницы. Прыжки не давались так же легко как в юности, но всякий раз когда я испытывал слабость и желание прекратить упражнение, то воображал, будто бегу вверх по винтовой лестнице на помощь другу, и от проявленной стойкости зависит чужая ценная жизнь. Где-то под крышей высокой башни звенела сталь, гремели выстрелы, а я бежал и бежал к тому, кого никогда не существовало. Спешил встать спина к спине с призраком. 

Матушка отсутствовала и никто не вскрикивал в ужасе: «Сын мой, вы свернёте шею». Никто не гнал мне на подмогу Колина или кого-нибудь из слуг, чтобы те убрали со двора злосчастные пни и бревна. Особое недоверие герцогини вызывала яма, которую я придумал использовать для прыжков. Дно ямы, выротой на глубину в половину человеческого роста, застелили соломой и ветошью. Матушка была уверена, что там непременно спрячут остро заточенные колья. Если бы ей дали волю, герцогиня запретила бы мне садиться в седло, а также приближаться к колодцам и лестницам. По ее мнению все живое и неживое вокруг угрожало жизни повелителя севера. 

Я был уверен, что в это утро за мной никто не следил. Но ошибся. 

Оруженосец гостя, звавшийся непривычным для старого дворянства именем, молча наблюдал за моими перемещениями между пней. Маленькие черные глазки острыми крючками впились мне в спину, а от каждого крючка протянулась невидимая прочная нить таким образом, что я был вынужден обернуться. 

-Доброе утро, юн… Виталио, — я с трудом заставил себя произнести неприятное для уха южное имя. Я мог обратиться к нему обезличенно, полностью игнорируя, воспринимая оруженосца как дополнение к сеньору, а то и вовсе как предмет. Однако вовремя вспомнил усвоенный в юности урок: вкладывать в звук голоса мягкость и уважение, особенно обращаясь к человеку ниже себя. Тяжелее далось не скривить рот в презрительной усмешке. Гнусное «юноша» и нехорошо приподнятый уголок губ — подобному не было места в стенах моего дома, однако мышца на щеке непроизвольно дернулась. Быть может, этому способствовало шумное шмыганье носом и неопрятный вид молодого человека. Платки Виталио явно не признавал, предпочитая рукава, в особенности манжеты. Вот почему некогда белое кружево сразу показалось мне отвратительным. Отталкивающая картина дополнялась давно нечесанными отросшими волосами и чем-то серым под заостренным кончиком носа. Я вспомнил себя в его возрасте и испытал необъяснимый стыд. 

Виталио приветствовал меня со всеми титулами, но его голос звучал неуверенно, из чего я заключил, что память не являлась сильной стороной молодого человека. Мне не удалось распознать, было ли это данью уважения или же скверно заученной речью. К середине моего имени он напрочь забыл, чем я повеливаю и приписал к титулу холмы и ущелья. Будь я ровесником и товарищем оруженосцу, непременно отпустил бы шутку в адрес холмов и ущелий, по-видимому полностью занимавших его мыли. 

-Не наделяйте меня лишней властью, Виталио, холмы и ущелья на редкость независимы. 

Я никогда не славился остроумием: большая часть моих шуток была примитивна и груба, а когда я пытался выдавить из себя придворную остроту, то слишком долго думал и упускал ценное время.