Пусть здесь останется тоже

В своих мыслях я уже брел назад в сопровождении чужого оруженосца. Обратная дорога обещала быть короткой, без единого оброненного слова. И вдруг я понял, что хочу совершить маленькое предательство по отношению к сопливому мальчишке. Я огляделся по сторонам ещё раз, крепостная стена явно проглядывала сквозь голые деревья, он не мог заблудиться. Но если бы этот человек вдруг провалился, то я оказался бы у земной тверди в долгу. Теперь я смотрел не на Виталио, а на тропу, уводившую вглубь болота.
— Возвращайтесь в замок, юноша. Хотите по следам. Хотите другим путём.
Мой голос прозвучал холодно и безразлично. Порой я удивлялся самому себе, обнаруживая в нём ноты презрения и брезгливости, казалось бы совершенно неожиданные для великодушного благородного рыцаря.
-Я не намерен выслушивать женские причитания и суеверия. Оставьте их для стариков и младенцев.
Мне хотелось прогнать его прочь, хотелось увидеть как среди деревьев исчезает его плащ, а если бы он вдруг решил бежать — наверное, я бы расхохотался.
-И вы пойдете один?
Виталио не стремился убегать от меня, размазывая по щекам слезы обиды. Была ли это природная глупость или в нём всё же оставалась капля гордости? Я не собирался думать о причинах этого промедления.
-Да, пойду. А вы хотите возвращайтесь, хотите стойте здесь столбом. Кажется, ваш милорд сейчас в замке. И вам бы лучше быть подле него.
Оруженосец рассматривал носки сапог. Я прекрасно понимал, что веду себя безобразно, но его недоверие и трусость заставляли меня поступать по-свински. Я бы многое отдал за то, чтобы сейчас на месте этой насмешки Создателя стоял другой. Он непременно тоже стал старше, и потерял не меньше, чем я. И мы бы брели по узкой тропе средь кочек и незамерзающих луж, вспоминая юность, делясь соображениями о политике и церкви. Наша беседа непременно была бы пропитана глубоким уважением друг к другу, и принесла бы душевный покой. Вот только я никак не мог назвать имя того, другого. Любое, что всплывало в моей памяти, тут же со смехом разбивалось на осколки. Ни один из них не хотел бы сейчас оказаться в моём обществе. И уж тем более не стал бы вести разговоры о политике и церкви. По мнению большинства из тех, чьи имена я вспоминал, мой ум не годился для подобных бесед. Я не знал того, о чем пытался рассуждать, и не мог избегать изящно расставленных ловушек. К тому же сейчас я и вовсе потерял из вида все нити политической паутины. Новые вельможи, новые генералы, новый маршал. Я не хотел ничего слышать. Я откупался налогами. Вновь встать на шахматную доску? Стать пешкой в чужой игре? И в полной уверенности нестись к последнему полю, чтобы превратиться в ферзя? А вместо этого попасть под копыта коня?
Когда я представлял себя, вновь входящим в королевский дворец, кто-то незнакомый тут же протягивал ладонь, но это оказывалось не рукопожатием: меня просто перетягивали на свою сторону. Сразу же рядом возникала другая фигура, она хватала меня за вторую руку и в свою очередь тянула на себя. Это походило на четвертование преступника. Я не желал себе этой участи.

-Это бьётся моё железное сердце... 

Важное. Я же делал это в соавторстве,  Блэк лайт мне сильно подсказывал.. 

У меня новый телефон. Сяо Ми. Пришлось купить в Сочи. Мой неожиданно начал барахлить. 

Не суть. 

Но что чуть? 

«Подсказки» моего телефона. Я привык, что у меня набирается то, что мне нужно. Самые частые фразы. Самые частые для меня словосочетания. Это удобно. 

Я понимаю, что прошёл месяц. Телефон ещё со мной мало знаком. Но он мне всё время подсовывает не то. 

Любое слово на «у» становится словом «Украина»/украинский. Любой мой смайлик сердечком переворачивается желто-синими сердечками. Приходится стирать, ставить простое красное. 

Я хочу напечатать слово " Пускай', он предложил «Путин проигрывает Украине». 

Я хотел сегодня поздравить мужика с завода… Начал писать поздравления с ДР. Он Владимир. Зеленского я сразу стёр, телфон предложил Путина. 

По ходу я эту функцию вообще отключу. 

И так мне попадалось очень много странных (не странных) вещей. Всё не запомнишь. Сейчас ещё лучше стало. А первые два дня всё слова типа: утка, у, узбек, урок, ух ты, увы… Становились автоматически Украиной. 

Я так рад. Вновь пишу, 

Верю в скорый ответ, 

Ваши письма летят крайне быстро. 

Всё в закат — там  решу, 

Что мне делать… Совет? 

Как хотите… Казнили министра? 

Вновь война? Вы в печали? 

Пусть вам повезёт

Прочь сбежать от клинков и картечи. 

Жизнь без сна и без стали -

Как рыба об лёд... 

Встать под пули? Об этом нет речи. 

Вновь в седло и разведка? 

А, может быть, порт? 

У меня же рассвет красит стекла...

Так тепло. Выстрел? Метко? 

Ну, браво, милорд! 

Незадача. Бумага промокла.

Не горит, только тлеет 

Обугленный лист. 

Ветер пепел доставит вам к сроку. 

Не чадит и не греет. 

А мысли, как хлыст. 

Ночь прошла. И от утра нет прока.

— Сударь, вы вольны распоряжаться своей судьбой. Для меня это уже ничего не поменяет. 

-... 

— Я не думаю вас топить.

Я поймал себя на мысли, что ни разу в жизни не приглашал никого на прогулку вблизи замка. Дворяне, посещавшие нас сразу после смерти отца, никогда не искали моего общества. Несмотря на унаследованный титул, я оставался неважной фигурой вплоть до юношества. Герцогство душили неподъемные налоги, купцы и чиновники безбожно обирали мою мать, пользуясь малолетством лорда. А я лишь заходился в бессильной детской злобе. Разумеется я не мог ожидать дружеского внимания на этом пире собирателей падали. А друзья отца… Возможно именно от него я унаследовал неумение выбирать союзников. Союзников, а не друзей.

От крестьянских детей всегда плохо пахло. Один из моих предков стал святым после смерти, однако, даже этот факт не мог заставить меня  протянуть руку простому солдату или крестьянину. Безусловно потомок однвоременно и святого и языческого божества, одаривающий милостью чумазых смертных, вызвал бы народное восхищение. Но дружба все же не являлась милостью, а проще говоря не являлась подачкой. 

Дружба. Я задержал свой взгляд между двумя гладкими черными стволами погибших деревьев. Солнце оперлось об их верхушки и ярким весенним лучом ударило в глаза. За долгую зиму я совершенно отвык от него, и теперь по щеке пробежала непрошенная слеза. Я зажмурился. 

В наступившей темноте меня окружали не деревья, а люди. Несколько юношей в несвежих рубашках прижались друг к другу так близко, как будто хотели согреться теплом человеческих тел. Воздух вокруг был пронизан ночной сыростью и чем-то затхлым. Так пахнет из старых подвалов и склепов. Лица юношей казались мне смутно знакомыми, но я никак не мог вспомнить, кем они были, какую роль сыграли в моей жизни. Один из них, бледный и русоволосый, прижимал к груди забинтованную грязной тряпкой ладонь. Кто надоумил его перевязать рану подобной мерзостью? Молодые люди обнялись и до меня донеслись обрывки фраз. Так клянутся в вечной дружбе, правда исключительно в романах. Стоило ли говорить, что среди наивных романтиков стоял предатель? А, быть может, и нет. Я не знал. Не мог вспомнить.

Я опустил глаза, теперь под моими ботфортами собиралась желтовато-коричневая лужа. Это было неприятно, но воздух вокруг вновь стал звенящим от свежести. Смрад склепа растворился без следа и забрал с собой внезапно оживших призраков. Вперед убегала тонкая тропинка. Двигаться по ней можно было лишь друг за другом, но я и не собирался разгуливать под ручку с чужим оруженосцем. Я сразу же признался себе, что хочу дойти до деревни лишь потому, что надеюсь встретить там Колина. Телохранитель не стал бы задерживаться в охотничьем домике дольше двух дней, а на обратной дороге неприменно завернул бы в родную деревню. Колин был ровесником старого герцога и обязательно помнил моего гостя. Я хотел вернуть его в замок и подробно распросить. 

— Я не пойду на болота.

Все же я повернул, старась наступать по насту в ямки от собственных следов. Виталио внимательно следил за каждым моим шагом, но сам не сходил с места. Когда я поровнялся с ним, то почувствовал окутавшую оруженосца нервозность. До сегодняшнего дня мне не доводилось встречать подобного страха перед болотом, даже среди суеверных крестьян.

— Виталио, неужели вы боитесь зеленых огоньков среди бела дня?

Оруженосец утвердительно кивнул и посмотрел мне прямо в глаза, возможно, в первые с того момента, как прибыл в замок.

— Вы вернулись по следам.

Теперь все встало на свои места, и я беззаботно рассмеялся. 

— Неужели мои слуги успели напугать вас страшными сказками? Как видите, юноша, я отбрасываю тень. И совершенно так же, как вы, состою из плоти и крови.

Для дворянина указывать на что-то пальцем считалось недопустимым, но тем не менее Виталио некрасиво выставил вперед тонкую руку с указательным пальцем.

-У вас нет тени.

Солнце поднялось еще выше верхушек деревьев и чтобы взглянуть на него, я должен был запрокинуть голову. Тени действительно не было. 

— У вас тоже, сударь. И это означает лишь одно — солнце в зените. Думаю, мэтрам с вами приходилось не легко. Они вас не одолели. 

Я сам хохотал над обидной, но, как показалось, удачной шуткой. Виталио же явно отрицал все известные мне науки. Он перевел палец выше и указал на мои сапоги.

— Ваши ноги. Под вами не ломается корка снега!

— Я лишь ступал по следам на тропе. Меня так научили. Я слышал, что народ из холмов, прекрасен. Вы же не считаете меня прекрасным? 

Внезапно я сам себя одернул. Этого не должно было происходить. Мой сеньор не должен был вырваться на волю из меня самого. Виталио был глуп и труслив, но он не заслужил безобразных пошлых шуток. Он не заслужил возникшей на моих губах усмешки. Он был всего лишь дурак, но не негодяй. 

Одна ставня окна Северной спальни была приоткрыта. Я заметил это не сразу. Виталио продолжал рассматривать треснувший под моими ногами наст. Ветер? В Северной спальне последние тридцать лет всё принадлежало ветру, но всё же засовы на ставнях оставались надёжными. Человеческая рука проворно захлопнула распахнувшееся было окно. По всему выходило, мой гость вновь находился в отведённых ему покоях, но я не слышал ни конского ржания, ни суеты людей. 

-Виталио, ваш сеньор вернулся. По крайней мере я уверен, что видел его в окне. 

Юноша поднял на меня равнодушный взгляд. Его глаза вновь стали пустыми и холодными, без доли злобного любопытства. 

Лёгкий весенний ветерок пробежал между деревьями и приподнял поля шляпы. Я вспомнил, как в юности прикалывал ее булавкой к отпущенным волосам. Теперь же самый тихий порыв норовил приделать моей шляпе крылья и унести прочь с коротко остриженной головы. Вот и сейчас я неловко придерживал поля обеими руками, не желая бежать по тронутым льдом болотным кочкам вдогонку за старой шляпой. 

Мы стояли на границе редкого леса, постепенно переходящего в небольшое светлое болото. Если вдоль Южной стены замка недавно встала молодая дубовая роща, то с севера часто несло холодом и сыростью. Однако это болото никогда не пугало меня, напротив, в детстве я находил его пусть и опасным, но манящим понятной мне одному магией. Сухие деревья давно погибли и не заслоняли своей листвой свет для болотных трав и цветов. Голые стволы казались обломками костей древнего животного, жизнь побеждала смерть, и кости становились цветами. Сейчас же, ранней весной, трав ещё не было и лишь тонкий лёд покрывал мягко чавкающие под ногами кочки. Виталио топтался на месте, переступая с ноги на ногу, и под его сапогами образовалась тёмная лужица талой воды. 

-Ваш сеньор подождет. Мы вернёмся к обеду.

Я сделал шаг и наступил на тропинку, уверенно протоптанную моими людьми. Женщины часто собирали на болоте ранние ягоды и лечебные травы, к тому же здесь пролегал самый короткий путь в одну из деревень. Колин говорил, что многие в замке родом из-за болота, в том числе он. Сделав не меньше сотни шагов, я понял, что остался один. Я оглянулся. Оруженосец за моей спиной продолжал переступать с ноги на ногу. На приглашающий идти следом взмах руки Виталио только отрицательно замотал головой. 

-Я туда за вами не пойду, — ветер был в мою сторону и я без труда расслышал каждое слово. Вместо того, чтобы вернуться к моему спутнику, я перешёл на крик. 

-Почему? 

Виталио наконец перестал топтаться в луже и сделал два широких шага назад. 

-Там начинается болото. 

-И что же? 

Следовало повернуть. Я ненавидел это. Любое возвращение представлялось мне отступлением и признанием своей неправоты .