Если хочешь говорить с камнями — научись молчать...

Ночи в старый замок приходят без снов, и спальные покои заполняет ровное дыхание. Мне не раз говорили, что так может спать только человек, ничем не погрешивший против своей совести. Другие правители мечутся в постели, до смерти пугая задремавших рядом служанок, теряют напускную холодность, как только за окнами сгущается плотная тьма, а то и вовсе трусливо топят память в вине и дурмане. 

В моей же спальне нет пугающих теней прошлого, ее не заполняет безысходность древних проклятий, я никогда не слышу скребущейся под дверью неупокоенной боли. Только тихая мышиная возня, мерный треск поленьев в камиине и монотонный вой ветра за окном. Ставни плотно захлопнуты, каждую держат по две щеколды, а ураганов не случалось уже лет пять. Ветер бесится, грозится разнести древние скалы в клочья, но снова разбивается о холодное серое молчание, за них не пройти ни ветру, ни огню, ни воде, внутри плотной породы сдавливающая пространство тишина. Где разгореться огню среди бесплодной тверди, что сможет он пожрать, прежде чем начнет свое красочное шествие? Волны смело бросаются на крутые каменные склоны и разлетаются тысячами мелких брызг, признавая свое бессилие. Коварный вездесущий ветер врывается в ущелье, стремясь подчинить себе застывшую в разломах тишину, но лишь теряется среди лабиринта расщелин и трещин, становится слугой беспечного горного эха. Так выглядит покой, так выглядит вечность, родившаяся из сердца земли.

Мое средце бьется неслышно, спокойное лицо застыло помолодевшей маской, я не проснусь с криком о помощи, я не испугаюсь своих свершений.

Я сделал все, что мог. В том числе ошибки. 

Надо мной смеялись все: стены домов, украшенные кичливой лепниной, камни мостовой, высокие кованные ограды и он. В голове нехорошо шумело, руки тряслись и я никак не мог взять в толк, почему ровно выложенные на площади булыжники заходятся в беззвучном хохоте, почему они не позволяют мне твердо держаться на ногах, а пытаются сбросить с себя, как норовистая лошадь.

-Я хочу есть, -собственный голос звучал глухо, словно кто-то охрипший пытался докричаться сквозь плотно запертую дверь, -Я хочу есть и пить. Мне плохо.

-Какая незадача, я знаю здесь по близости отличное место, хозяйка готовит кур в сухарях так, что пальчики оближешь. И вино годное. Хотя тебя избаловали, — забота и участие в его голосе сменились шутливым упреком, я понимал, что он вовсе не хочет ставить мне в вину прошлое, но обида пробралась вверх по горлу скользкой ящерицей и свернулась комком.

Улицы петляли одна за другой, я быстро потерял им счет, однако, заметил, чем дальше мы продвигались в каменном лабиринте, тем оживленнее становилось вокруг. Люди проходили слишком близко, и я несколько раз чудом уберег ноги от чужого сапога, лица спешащих мимо праздных гуляк, лавочников, фонарщиков, мещан и редких дворян мелькали перед глазами, превращась в единое смазанное пятно. Он же находился в приподнятом состоянии духа, и совершенно не обращал внимания на тихий скрежет зубов и учащенное дыхание, хрипами вырывавшееся из моей груди. Глаза рассеянно скользили по окнам домов и вывескам, но трактира или любого намека на место, где можно было бы остановиться, не замечали. Он весело подмигнул и хлопнул меня по плечу, на что я неловко оступился и спотыкнулся о незаметно выпирающий булыжник мостовой.

-Что это ты? Дурно спишь? А ешь еще хуже? Так не пойдет, ты нужен мне полным сил, готовым к подвигам и славе. Эх, надо было взять с собой фляжку. Кто ж знал. С виду ты крепкий.

-Гже же трактир, — я беспомощно оглядывался по сторонам, но улица, на которую мы свернули была полностью отдана ювелирам, за ней, как я хорошо знал, расположились печатники, надежда на сладкое вино и жирное мясо таяла на глазах. Неужели он соврал? Он лучше многих знал, что я был ранен и под колетом белел не шелк рубашки, а тугие повязки, стягивающие сломанные ребра. 

-К чему тебе? Посмотри какое солнце, оно приветствует меня! Нас. Тебя.

-Мне не хорошо, ваше величество.

Он остановился и заглянул в мое лицо, сведенные на переносице брови и чуть кривящийся рот, удивительным образом преобразили беззаботный добродушный облик. 

-Я прикажу тебя казнить, если еще назовешь меня так. Какое я тебе величество. Я твой друг, твой лучший друг, разве мы ссорились хоть раз?

Я отрицательно замотал головой, и в воздухе проплыла россыпь мелких сверкающих мушек-песчинок. 

-С дороги! Встал как баран, обходи его!

Удар пришелся прямо в плечо и отозвался в грудной клетке резкой колющей болью. Человек в зеленом плаще, похожий на покрытый рыжим мхом валун, не просто с силой задел меня, но и остановился, рассыпаясь в громких, привлекающих внимание толпы, оскорблениях. Военная выправка и перевязь не оставляли  сомнений в просисхождении рыжего здоровяка, но слова, на которые он не скупился заставили бы покраснеть от стыда и гнева даже пиратов-работорговцев. За спиной мой спутник только громко присвистнул и протянул тягучее «Вот это даааа».

Честь требовала не медля ни секунды назвать себя и вызвать мерзавца на дуэль, имена двух людей, обладающих безупречной репутацией, со скоростью летящей стрелы пронеслись в моей голове, одако, я лишь проводил невидящим взглядом стальной наконечник и оперение, мысль не попала в цель и исчезла где-то в темноте узких переулков сознания. Один удар, точный, нацеленный в усыпанный веснушками нос-картошку, положил конец моим сомнениям. Толпа восторженно взвыла, и среди десятков голосов ясно прозвучал один громкий, подбадривающий, принадлежащий скорее ликующему ребенку нежели взрослому мужчине: «Так его! Так его!». В следующее мгновение я рассматривал покрытые пылью сапоги своего сюзерена. Бесчестная подножка сбила меня с ног, тело превратилось в единый незатухающий очаг боли, и я представил, как собственные ребра пронзают мои внутренности, а изо рта струится тонкий ручеек крови, кровь и правда собиралась в мелкие буро-серые шарики, однако, она принадлежала не мне, а зеленому плащу, мысленно я смеялся, все еще видя перед глазами туповато-растерянное залитое кровью лицо, в действительности же даже вдохнуть воздух казалось невозможным. 

-Сбежал! Улю-лю его!- радостный гогот и язвительные насмешки в адрес рыжей братии звучали едва различимо из непонятно откуда взяшегося шума. Я приподнялся на локтях и огляделся по сторонам, рядом на корточках сидел государь и улыбался, сверкая белыми ровными зубами. Все вокруг казалось залитым солнцем, оно играло на оконных стеклах, на фальшивых камнях в серьгах молодой смуглой мещанки и на удивительной железной вывеске. Я как завороженный смотрел на переплетенную бечевку, держащую металлический лист с грубо намалеванным кабаном, принявшем позу сидящего за столом человека, перед раскрашенным красным животным художник предположительно изобразил сковороду с яичницей и хлеб. «Сытая свинья»,- медленно в слух прочел я. Это же моя бечевка, из моего льна делают все веревки, канаты и парусину. Почему же я не был сказочно богат всю жизнь? Владея на столько богатыми землями, я практически всю жизнь проходил в заштопанных чулках. Причем здесь сытая свинья? Не лучше ли было назвать трактир «Свирепый вепрь»? Мысли рвались и путались подобно гнилой пеньке. Мне помогли встать, но я неотрывно смотрел на разъевшегося кабана, теперь он и правда казался похожим на крупного поросенка, баловня жизни, утратившего могучую силу своего дикого предка. Променял на яичницу. Неожиданно мне стало дико обидно, как будто поднявшись с земли я вновь получил пощечину от невидимого противника. Ответить было некому, и я только прошептал несколько злых слов в адрес расходящихся зевак.

-Ба. Да это судьба. Сюда я тебя и вел. Чудесное место. Куры в сухарях, такие жирные, что ты и правда рискуешь закабанеть. А? Как тебе такая шутка? 

Я не слушал его, впервые в жизни я внимательно смотрел себе под ноги, замечая серые грубые половики, лестничные перила вырезанные из желтой пахучей сосны, столы и лавки. Мой лен, мое дерево и сам дом из серого камня из моих каменоломен. Моя провинция одевала и обувала, моя провинция отдавала свои недра, свой лес, однако, оставалась нищей. Всю свою сознательную жизнь, я был уверен, что не владею ничем, кроме имени и чести. Так почему все, что окружало меня в столице и принадлежало самозванцам, на деле оказывалось рожденным севером?

Мы не выбирали, где родиться, 

Но мы выбираем, кем нам быть.

Только слишком трудно научиться,

Если с детства не умел любить.

Старинные гербы на удивление примитивны, на них не увидишь буйства цветов, они не несут в себе скрытых посланий, но каждый заметен издалека, и если в воздух взмыли знамена, любой безграмотный смерд с легкостью сможет ответить, что за дом решил напомнить миру о себе. Только звери и птицы. Я усмехнулся некстати родившейся шутке: все войны затевают звери, но выигрывают их птицы. 

Весеннее солнце легко разбивало серость грубого камня, нагревало спальные покои, освещало темные углы, но даже оно не могло согреть остывшую душу. Правитель севера, потомок древнего божества, надежда придворных интриганов и святых праведников не спешил скидывать с плеч тяжелый зимний плащ. Пальцы судорожно сжимали плотный белый мех, но скроенный по моде плащ нельзя было запахнуть подобно поломнику. Он согревал спину, но не позволял скрыться от чужих глаз. Завязки давили на горло, а плечи сгибались под весом десятков маленьких, ловко сшитых между собой, шкурок. В былое время я не чувствовал на груди железо, теперь же мех заставлял склонять голову в невольном поклоне Чужой знает кому.

Минувшей зимой на холмы взбегал молодой полный сил мужчина, ни поврежденное колено, ни боли в спине не сковывали его по-прежнему порывистых быстрых движений, ветер приносил снег на отпущенные русые волосы, но снег быстро таял, не успевая покрыть голову морозной сединой.

Время гналось за упрямым северянином, но лошадь герцога легко пускалась в галоп, вновь и вновь уходя от преследования, время наводило пистолетное дуло, но лишь одна пуля пронеслась достаточно близко, чтобы на макушке появился опаленный серебритый волос, наглец смеялся, уворачиваяь от уколов, хитрил и кружил, игнорируя боль, заставившую бы любого другого хромать и морщиться. Но время умеет ждать. Оно притаилось, прижавшись голодным брюхом к сырой земле. Оно пользовалось веселым смехом, шумной любовной игрой, попойками и звоном стали во время тренировок, оно ползло, оставаясь незамеченным, оно приближалось со спины. Один прыжок и острые клыки вонзились в незащищенную шею. Время не рвало подобно тигру или льву, оно обвилось вокруг шеи жертвы и медленно выпивало жизнь. В потухших глазах таяла надежда, речь стала тягучей, слова застревали на языке и переходили в глубокие вздохи. Люди в замке знали, это последствия давнего обвала, еще зимой его сиятельство мог говорить легко, он быстро отдавал распоряжения, ругался и смеялся, как все господа его круга. Теперь же все было иначе. С нервной дрожью не помогал справиться даже горький напиток из обжаренных коричневых бобов. 

Иногда ноги знают все лучше головы. Я бежал по уводящим вниз ступенькам, где-то наверху сновали люди, повизгивали гончие, гремела посуда, а герцогиня клещами вцепилась в управляющего, причем если судить по крикам клещи не являлись фигурой речи, наверху остались запасы зерна и винные бочки, но лестница продолжала свой спуск. Пропали мыши и стало холодно, ступени перешли в ровный пол, а на макушку упала крупная капля.  Каменная плитка не была чистой, то и дело я наступал на высохшие мелкие косточки, тогда под сапогами противно хрустело. Красно-рыжий свет от факела медленно растекался по дугообразному своду туннеля. Я двигался быстро, все время держась левой стороны, от каменной кладки шел сырой могильный холод. Рыжий свет становился все более тусклым и наконец в руках у меня осталось отгоревшее свое бесполезное дерево. Тьма густо обволакивала тело, но позволяла продолжать прежний уверенный шаг. Я не боялся ночи, не боялся темноты. Здесь все принадлежало мне. Страшные зовущие голоса утихли много лет назад, и более я не вспоминал о них. Я знал каждый поворот в этом подземелье, и с легкостью мог опознать на ощупь любой из камней. Наконец вытянутая вперед ладонь уперлась в вертикальную деревянную поверхность, звякнула связка ключей и я легко толкнул вперед отступившую преграду. Действовать приходилось на ощупь, но вскоре я нашел в выемке стены глинянную плошку и помещение обрело очертания от тусклого света сальной свечи. Здесь все напоминало ученическую келью, за исключением высокого шкафа из черного дерева. Я вновь повернул в замке ключ и медленно прошел к узкой, застеленной серым шерстяным одеялом постели. Если и правда за пару дней произойдет что-то требующее немедленного  вмешательства, двое знают, где именно следует искать герцога. Остальные пусть убираются к тварям. Я буду спать, не допуская к себе ни пажей, ни прознатчиков, ни гонцов с депешами. Меня так научили. 

Берег озера усыпан первыми неказистыми цветами, яичный желток на толстой лохматой ножке. Я улыбаюсь, рассматривая водную гладь, где-то местами все еще поблескивает лед, где-то я вижу едва заметные круги, а над ними полупрозрачных маленьких мошек, едва пробудившихся от сна, их жизнь не дольше этого весеннего дня. Подбитый мехом плащ не дает остыть телу и я могу не шевелиться, притворяясь парковой статуей древнего святого. Эту весну я ждал с особым трепетом, как раненные ждут настойку-наркотик, как влюбленный томится в ожидании свидания. Я ждал. И все напрасно. 

Весна ворвалась в окна дымом и зловонием, весна разлилась по холмам свинцом и кровью. Я срывался в крик, обвинял гонцов и прознатчиков во лжи, я не желал верить в прочитанное, я проверял подлинность печатей, я просматривал бумагу на свет, грел ее над пламенем свечи, но не находил подтверждения своим желаниям.

Мальчишка боялся за свою жизнь, мальчишка боялся боли, мальчишка боялся остаться один. Он бился о каменные стены темного каземата, хотел вырваться наружу, схватить пистолеты, достать драгоценности герцогини, собрать все деньги и бежать. Нестись к границе, загоняя коня. Плевать на всех, плевать на взмыленное обреченное на смерть животное. Но щелкнул засов, захлопнулось узкое окошко в двери, оставляя пленника в кромешной тьме. Герцог тоже боялся. За своих людей, за вверенных ему Создателем вассалов, за женщин и невинных младенцев, за мирных трудолюбивых крестьян, за верных присяге солдат, за ремеслиников и чиновников. И за себя. Он больше не боялся боли и смерти, он боялся подвести всех тех, для кого он оставался незыблемой скалой. Каменное сердце билось где-то в висках, руки дрожали, перо рвало бумагу. Деньги. Союзы. Договоры о невмешательстве. Снова деньги. И страх не успеть. Воюют не только свинцом, в дело прекрасно идут и золото, и серебро. Никто не должен знать, что властелин севера дрожит как осиновый лист. Никто не должен видеть отблеска закатного пламени в его глазах. В особенности матушка. 

Наконец мне надоедает притворятся мраморным изваянием и я поднимаю с земли мелкий, не больше моего ногтя, обломок гранита. Камень кажется колючим от множества острых сверкающих на солнце граней. Рядом с ним я помещаю на ладонь второй, отполированный водой до гладкости. Я чувствую их тепло. Я не заметил, как закоченел от весеннего ветерка, и теперь теплые камни отогревали красные руки с посиневшими ногтями. В груди как сумасшедшее билось каменное сердце. Никто из людей не поверит, если сказать им, что когда-то много столетий назад каждый холодный твердый камень был облаком раскаленным жарче солнца. Камень был текучим как вода, легким как ветер, горячим как тысячи молний.

Внутри земли, под пластами пород, под миллиардами песчинок билось горячее живое настоящее. Узреть его было не дано ни одному из ныне живуших. Оно не боялось ничего. Боялось другое, маленькое, помещенное в мягкое и хрупкое. 

Проиграть. Бесславно. Как уже было. Вновь и вновь сносить плевки. Откупаться налогами, больше намоминавшими разбойничий террор. Бессильно сжимать кулаки, не сметь отвечать на издевки. Я гнал от себя воспоминания, но они цеплялись к памяти, как репей к шелудивой псине. Сын предателя. Нет, не так. Сын проигравшего предателя. Не судят только победителей. Те же, кто погубил своих людей в болотах, призвал на свою сторону и бросил умирать, не смог защитить, обрек их семьи на гонения, допустил скорые расправы — тех судят, и не стоит молить о снисхождении, его не будет. И их потомки платят полную цену, каждый световой день, каждую ночь. Призрак, давно упокоенный, покинувший стены древнего родового замка вновь ступал по каменным плитам, вновь кружился в танце бесноватого, вновь заставлял меня опускать глаза. Победителю живется легко. Победитель позволяет себе все. И никогда не оправдывается. 

Неужели время свито в кольцо, неужели опять замкнется круг. Неужели я вновь преклоню колени и признаю свое поражение. Эшафот? Висилица? Изгнание? Небытие? Чего достоин проигравший? 

Итак, господа и дамы. Продолжаем. Сегодня я не очень добрый юноша. Поэтому не хочу разбирать блог девушки, присмотрюсь-ка к творчеству мужского населения. И в конце концов необходимо чередовать мальчик-девочка-мальчик-девочка. Скрепно.

Выбор мой пал на воистину достойного блогера, а именно на Soldier dm. Честно признаюсь, у меня очень плохо с латиницей, поэтому сначала я прочитал как Солитер дм. И сразу подумал о картах. Неужели передо мной Игрок? Ну, что ж… это будет интересное, необычное, даже захватывающее путешествие — подумал я. И ни разу не ошибся!

soldier88.mypage.ru/

Поехали!

Их не слушай голосов, 

Не думай, кто был прав.

Просто вытри снова кровь,

Не щади рукав...

Если я когда и был в чем талантлив, так это в умении выбирать. Есть люди, отмеченные перстом Создателя, сих избранных ни с кем не спутает даже деревенский дурачок. Я всегда все делал не так. В особенности выбор.

Оглядываясь в прошлое, я стыжусь себя прежнего, стыжусь своих поступков, своих идей, своих идеалов и стремлений. Стараюсь гнать из головы надоедливые мысли, стараюсь не представлять, какой могла бы стать моя жизнь, прояви я силу характера, не поддайся я слабости, реши я бороться за свое счастье. За себя.

Создатель, которого не существует, все делает не просто так. Не просто так подкидывает нам людей и встречи с ними. Раньше я бы возомнил себе, что есть люди правильные и неправильные для встречи. Теперь же понимаю, даже самый жалкий из паразитов сыграл свою роль. Сделал меня тем, кем я стал. Вот только обидно, что он все-таки выпил моей крови, моей жизни, моего смеха и даже моей боли.

Да, я стал таким каким я стал. Стреляй в меня без предупредительного в воздух (с). Но ведь... 

Вспоминай. Вспоминай. Вспоминай. Где и когда ты встал не на ту дорожку, где свернул не в тот туннель. Когда захотел что? Так чего ты хотел? Что ты все же хотел?

Вспоминай? Ты врал? Да не особо. Чуть-чуть сочинял, как дети, но повзрослев, стал говорить правду всегда. Мог умолчать. Но не врать. Значит, ты не хотел произвести какое-то особенное впечатление на других, иначе завяз бы во вранье, как многие до тебя.

Но ты трусил. Трусил показать себя, проявить свои пусть и скромные, но все же имеющиеся таланты. Трусил высказаться. Получить неодобрение. Прослыть неудачником. А следовало не думать, а вырваться из объятий подземелий и броситься с разбегу в пруд, и пусть эти гордые красивые птицы растерзают тебя.

Это не та трусость, когда человек боится коня на скаку остановить или в горящую избу войти. Нет. Это другая трусость, ее отследить сложнее. Быть отвергнутым. Быть осмеянным равными. Быть непринятым. Непонятым.

Вспоминай. Вспоминай… не попасть тебе в рай. А были ли там, в прошлом указатели и карты? Не было. 

Ну, что же. Бери факел, бери веревку, бери компас. Нож. Порох. И воду. И отправляйся в далекий путь. Слушай. Смотри. Запоминай. Беги и не оглядывайся. Даже если это страшнее, чем конец. Тебя ждет очень сложная и долгая дорога. В полнейшей темноте. Но пройти ее сможешь только ты. Не позволяй им пить твою душу. Не позволяй им терзать тебя. Всегда помни, кто ты. И пусть они вспомнят. И просто отойдут в сторону. И твоя кровь станет для них не пиром, а ядом. 

Словил сонный паралич. Я. Сонный паралич.

И подумал. Пусть в моем блоге останется то, что я написал в первый день.

Я лежу и слушаю тишину. 

Тихо-тихо крадётся мышью 

Что-то, что я никак не пойму,

Я лежу. Покоряюсь затишью.

Мне зудит тишина прямо в ухо осой,

Я пытаюсь не думать. Напрасно. 

Я лежу и смотрю, как скользит по косой

Свет без звука, все красно на красном. 

Я лежу. Пол молчит. И молчит потолок.

Замолчал и фарфор, что от бабки. 

Я лежу. Головой ровно лег на восток,

А на запад уставились пятки. 

Начерта я лежу. Двадцать третье. Февраль. 

Нет бы пить и смотреть на салюты.

Я лежу. Тишина. Молчаливый хрусталь...

Дом молчит. Мир считает минуты. 

Раньше я никогда не видел, чтобы камни горели. Теперь же передо мной возвышалась черная стена, будто бы исчерченная тонкими плоскими ступеньками, вбежать по которым вверх смогла бы разве что крыса. Гладкие, словно натертые воском, сколы открывшейся породы отражали солнечный свет, пробивавшийся сквозь трещину в потолке высокой пещеры. К этой слепящей, похожей на отрубленный луч солнца, трещине тянулись тонкие столбы черного дыма. Приглядевшись, я понял, что дым в пещере поднимается от множества черных кристаллов, вспыхивающих подобно свечам в зале приемов. Зрелище пугало и завораживало одновременно.

Хотелось гладить ладонью черный тусклый бархат, устелавший стены пещеры, прижаться щекой, услышать голос, узнать неведомое другим. Что заставляет камень пылать подобно сухому хворосту? Что за могущественная сила способна воспламенять молчаливый серый холод? Если бы камень вдруг стал человеком, я с легостью дал ответ на  этот вопрос. Человека сжигала любовь. Сначала ласково грела, кутала в теплые объятия, потом заставляла закипать кровь, в конце же на выжженных пустошах не оставалось ничего: ни разума, ни сердца, ни души. 

Но камень оставался камнем, а человек человеком.

Околдовавшую меня тишину разрушил голос одного из провожатых: низенький человек, не доходивший мне даже до плеча, зачем-то потер широкой лопатообразной ладонью плешивую голову и протянул глинянный кувшин с длинным узким горлом.

-Глотните, барин, жарко здесь, вам мутится по ходу.

Пить из заляпанного жиром и черной сажей кувшина не хотелось, но коротышка-провожатый совершенно не желал замечать отвращение, на мгновение скривившее мой рот, и настойчиво протягивал питье, от которого даже через кусочек дубовой коры шел кислый дух.

К счастью, мне на помощь пришел второй провожатый, рыжебородый отставной капитан, человек благородный, с почтением отзывавшийся о богатствах, что ревниво хранили от чужих жадных глаз горы севера.

-Что ты его сиятельству за дрянь суешь? Нам бы пойти отсюда, ваша милость, пока они спят.

-Кто?

Мне вдруг неистово захотелось остаться в пещере одному, людям не место здесь, камни боялись взглядов, не желали дробиться под железом и гореть по прихоти человека. Смерды должны уйти, они не могли слышать всего, что теперь было известно мне, но они многое видели. И непременно приведут сюда других. Я едва заметно дернул плечом и в ладонь выпал кинжал. Еще отправляясь к дымящейся горе, я согласился оставить оружие в деревне. Шпага и пистолет ожидали моего возвращения на дне сундука в доме рыжебородого капитана. Лишь спустя час пути я понял, что кинжал по-прежнему при мне. Я не был безоружен, но сознаваться в этом и возвращаться, теряя световой день, не было никакого смысла. 

-Пойдемте, вашмилось, у вас уже глаз дурной.

Рукоять кинжала стала теплой в ладони и я улыбнулся приятной мысли, что наконец смогу остаться один. Обратную дорогу я запомнил хорошо, к тому же, довольно часто отгибая в сторону ветки кустов, я прилагал слишком большое усилие и ломал их, будто невзначай. Никто не посмеет более горланить при мне то ли каторжные, то ли моряцкие песни. Довольно с меня кислого духа, довольно чеснока, пота и табака. Все, что я видел сегодня, принадлежит только горе, и мне.

Вода ужалила неожиданно, залила глаза, нос и рот. Я моргнул в тщетной попытке вновь увидеть мир вокруг, от удара в живот дышать было невозможно, а к горлу подступала тошнота.

-Тащи на выход, ишь перекорежило. Опять та же история.

Кисть руки нелепо вывернулась, но я не разжал пальцы, послышалась грязная ругань и сетования на неведомых дворянских учителей, которые, по предположению рыжебородого капитана, у меня были.

-А вдруг это не он? Вдруг подменыш?

-Ты совсем дурной или как? Он железа не боится. Герцог это, только от дыма очумел.

-Он вина не захотел. Ей-ей, молоко бы выпил.

-Так у тебя ж ссанина, а не вино… ноги держи, здоровый, не то что прежде.

Дышать стало легче, в глаза ударил яркий свет и я совершенно ослеп, теперь по щекам катились слезы, но сильный ветер быстро иссушал их. Я никого не убил. Как же хорошо.

Итак, теперь наступает очередь дам. Как и положено, к Еве приступают не сразу.

Правда у нас не Ева, а Алиса.

Дамы и Господа, встречайте кроткую, благочестивую и достойную всяческого восхваления дщерь нашего мудрого Создателя!

http://alisalora333.mypage.ru/

Заходя на страничку автора мы сразу отмечаем свойственную ему мечтательность. Какая ассоциация у вас с именем «Алиса»? Алиса в стране Чудес. Алиса в Зазеркалье. Лиса Алиса и кот Базилио… ой, нет, меня не туда понесло.

В блоке с аватаром мы видим фотографию, много говорящую нам об авторе блога. Мы видим шляпу привычного глазу коричневого цвета. Возможно, автор любит коричневый цвет. Это цвет шоколада, кофейных зерен и русского медведя! Что снова подчеркивает романтичность натуры и врожденный патриотизм.

Под аватаром можно сразу заметить статус: В жизни реально много моментов, ради которых стоит жить).

С этим утверждением сложно не согласиться. Весомости ему придает позитивный смайлик-скобка.

Также автор состоит в клубах Новороссия и Черный Юмор. Из этого можно заключить, что Алиса действительно политически подкованная женщина и любит поржать.

Отдельно отметим приятный глазу дизайн из ярко-зеленых квадратов с повторяющимися обрубленными деревьями. Можно предположить, что блог посвящен проблемам охраны окружающей среды и сохранению лесов России.

Теперь можно смело приступать к обзору постов в блоге.

Первый пост:Коренные обитатели сайта мне не понятны...

И блоги на черном фоне для меня не читаемы...

И вот эти все нудно- тягомотные в основном рассуждения ни о чем размером с простыню...

А ещё не понимаю- зачем мужчины лепят на аватарку женский образ, а женщины наоборот мужской?

Какой- то вывих мозговой...

Или я такая несовременная?

Мы ясно видим озабоченность автора такими проблемами как: принятие мужчинами женщин, а жинщинами мужчин, что говорит о тонкой душевной огранизации, ранимости и стремлении к счастью. Также автор серьезно относится к вопросам сохранения своего зрения и психического здоровья, что весьма похвально, и это стоит перенять всем, кто хотел бы в сто лет читать тексты про мозговой вывих.

Красной нитью через блог проходит извечная тема для женского сообщества — погоня за ускользающим временем. Мы не только слышим глас, вопиющего в пустыне, а современная ли я, а нравлюсь ли я еще мужчинам, а молода ли я? Но видим уничижительное изображение женщины в стиле популярного художника современности. Мы видим старушку в платочке в компании кота. Я считаю, что данная повестка является актуальной для постсоветского пространства. И каждая женщина должна внимательно прислушаться к себе, как это делает Алиса.

Так же мы видим скриншоты с популярных сайтов, содержащие актуальную на сегодняшний день информацию: например, послание Владимира Зеленского и сложно-подчиненные отношения России и Китая.

Напомню, что Алиса, девушка подкованная.

Далее мы видим весьма познавательный пост про то как можно с легкостью отличить хаски от дикого волка, что безусловно является полезной информацией для жителей мегаполиса.

Пролистывая дале, мы находим оригинальный текст автора и сразу восхищаемся богобоязненностью и благочестием автора.

Я здесь ещё раз недавно этих бесчеловечных увидела, хотя видит Бог я пыталась в них разглядеть хоть какие- то остатки хорошего… Но… мое первое впечатление о людях всегда самое правильное!

У них видимо настолько никчемная паршивая жизнь, что  совсем крышу сорвало и они под масками приличия поступают, как последние твари. Пляшут на костях. Бог все видит, помните. И благодарите его за то, что вы пока живы.

Из поста мы понимаем, что автор всегда стремится видеть свет даже в самые темные времена. Так же автор не теряет надежду донести слово Божие до людей, что нуждаются в нем в сложный жизненный период. Также автор призывает к состраданию и пониманию. Широта души поражает с первых строк. 

Из всего вышеперечисленного легко сделать вывод об общей концепции блога Алисы: блог посвящен поиску Бога и Справедливости.

Рекомендую к прочтению. Мне было очень интересно.